Неточные совпадения
— Да вот, как вы сказали, огонь блюсти. А то не дворянское дело. И дворянское дело наше делается не здесь, на выборах, а там,
в своем
углу. Есть тоже свой сословный инстинкт, что должно или не должно. Вот мужики тоже,
посмотрю на них другой раз: как хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь плохая земля, всё пашет. Тоже без расчета. Прямо
в убыток.
В карете дремала
в углу старушка, а у окна, видимо только что проснувшись, сидела молодая девушка, держась обеими руками за ленточки белого чепчика. Светлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной внутренней, чуждой Левину жизни, она
смотрела через него на зарю восхода.
— Она за этой дверью; только я сам нынче напрасно хотел ее видеть: сидит
в углу, закутавшись
в покрывало, не говорит и не
смотрит: пуглива, как дикая серна. Я нанял нашу духанщицу: она знает по-татарски, будет ходить за нею и приучит ее к мысли, что она моя, потому что она никому не будет принадлежать, кроме меня, — прибавил он, ударив кулаком по столу. Я и
в этом согласился… Что прикажете делать? Есть люди, с которыми непременно должно соглашаться.
Появление иностранных графов и баронов было
в Польше довольно обыкновенно: они часто были завлекаемы единственно любопытством
посмотреть этот почти полуазиатский
угол Европы: Московию и Украйну они почитали уже находящимися
в Азии. И потому гайдук, поклонившись довольно низко, почел приличным прибавить несколько слов от себя.
На этот раз ему удалось добраться почти к руке девушки, державшей
угол страницы; здесь он застрял на слове «
смотри», с сомнением остановился, ожидая нового шквала, и действительно едва избег неприятности, так как Ассоль уже воскликнула: «Опять жучишка… дурак!..» — и хотела решительно сдуть гостя
в траву, но вдруг случайный переход взгляда от одной крыши к другой открыл ей на синей морской щели уличного пространства белый корабль с алыми парусами.
— Бедная девочка! — сказал он,
посмотрев в опустевший
угол скамьи.
Раскольников дошел до Садовой и повернул за
угол. Разумихин
смотрел ему вслед задумавшись. Наконец, махнув рукой, вошел
в дом, но остановился на средине лестницы.
Увидав его выбежавшего, она задрожала, как лист, мелкою дрожью, и по всему лицу ее побежали судороги; приподняла руку, раскрыла было рот, но все-таки не вскрикнула и медленно, задом, стала отодвигаться от него
в угол, пристально,
в упор,
смотря на него, но все не крича, точно ей воздуху недоставало, чтобы крикнуть.
Соня
в изумлении
смотрела на него. Странен показался ей этот тон; холодная дрожь прошла было по ее телу, но чрез минуту она догадалась, что и тон и слова эти — все было напускное. Он и говорил-то с нею, глядя как-то
в угол и точно избегая заглянуть ей прямо
в лицо.
В углу на стуле сидел Заметов, привставший при входе гостей и стоявший
в ожидании, раздвинув
в улыбку рот, но с недоумением и даже как будто с недоверчивостью
смотря на всю сцену, а на Раскольникова даже с каким-то замешательством.
Оба, наконец, вышли. Трудно было Дуне, но она любила его! Она пошла, но, отойдя шагов пятьдесят, обернулась еще раз взглянуть на него. Его еще было видно. Но, дойдя до
угла, обернулся и он;
в последний раз они встретились взглядами; но, заметив, что она на него
смотрит, он нетерпеливо и даже с досадой махнул рукой, чтоб она шла, а сам круто повернул за
угол.
Он бросился
в угол, запустил руку под обои и стал вытаскивать вещи и нагружать ими карманы. Всего оказалось восемь штук: две маленькие коробки, с серьгами или с чем-то
в этом роде, — он хорошенько не
посмотрел; потом четыре небольшие сафьянные футляра. Одна цепочка была просто завернута
в газетную бумагу. Еще что-то
в газетной бумаге, кажется орден…
Порфирий Петрович несколько мгновений стоял, как бы вдумываясь, но вдруг опять вспорхнулся и замахал руками на непрошеных свидетелей. Те мигом скрылись, и дверь притворилась. Затем он поглядел на стоявшего
в углу Раскольникова, дико смотревшего на Николая, и направился было к нему, но вдруг остановился,
посмотрел на него, перевел тотчас же свой взгляд на Николая, потом опять на Раскольникова, потом опять на Николая и вдруг, как бы увлеченный, опять набросился на Николая.
Он усмехался, слушая наивные восторги, и опасливо
смотрел через очки вниз. Спуск был извилист, крут, спускались на тормозах, колеса отвратительно скрежетали по щебню. Иногда серая лента дороги изгибалась почти под прямым
углом; чернобородый кучер туго натягивал вожжи, экипаж наклонялся
в сторону обрыва, усеянного острыми зубами каких-то необыкновенных камней. Это нервировало, и Самгин несколько раз пожалел о том, что сегодня Варвара разговорчива.
Дьякон углубленно настраивал гитару. Настроив, он встал и понес ее
в угол, Клим увидал пред собой великана, с широкой, плоской грудью, обезьяньими лапами и костлявым лицом Христа ради юродивого, из темных ям на этом лице отвлеченно
смотрели огромные, водянистые глаза.
Улыбаясь, облизнув губы, Марина
посмотрела в темный
угол.
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный парень чувствует себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь
в ушате воды, совался из
угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось, глаза
смотрели на вещи
в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
Климу хотелось уйти, но он находил, что было бы неловко оставить дядю. Он сидел
в углу у печки, наблюдая, как жена писателя ходит вокруг стола, расставляя бесшумно чайную посуду и
посматривая на гостя испуганными глазами. Она даже вздрогнула, когда дядя Яков сказал...
Слабенький и беспокойный огонь фонаря освещал толстое, темное лицо с круглыми глазами ночной птицы; под широким, тяжелым носом топырились густые, серые усы, — правильно круглый череп густо зарос енотовой шерстью. Человек этот сидел, упираясь руками
в диван, спиною
в стенку,
смотрел в потолок и ритмически сопел носом. На нем — толстая шерстяная фуфайка, шаровары с кантом, на ногах полосатые носки;
в углу купе висела серая шинель, сюртук, портупея, офицерская сабля, револьвер и фляжка, оплетенная соломой.
Иноков постригся, побрил щеки и, заменив разлетайку дешевеньким костюмом мышиного цвета, стал незаметен, как всякий приличный человек. Только веснушки на лице выступили еще более резко, а
в остальном он почти ничем не отличался от всех других, несколько однообразно приличных людей. Их было не много, на выставке они очень интересовались архитектурой построек,
посматривали на крыши, заглядывали
в окна, за
углы павильонов и любезно улыбались друг другу.
Потом он шагал
в комнату, и за его широкой, сутулой спиной всегда оказывалась докторша, худенькая, желтолицая, с огромными глазами. Молча поцеловав Веру Петровну, она кланялась всем людям
в комнате, точно иконам
в церкви, садилась подальше от них и сидела, как на приеме у дантиста, прикрывая рот платком.
Смотрела она
в тот
угол, где потемнее, и как будто ждала, что вот сейчас из темноты кто-то позовет ее...
Клим Самгин
смотрел, слушал и чувствовал, что
в нем нарастает негодование, как будто его нарочно привели сюда, чтоб наполнить голову тяжелой и отравляющей мутью. Все вокруг было непримиримо чуждо, но, заталкивая
в какой-то темный
угол, насиловало, заставляя думать о горбатой девочке, о словах Алины и вопросе слепой старухи...
Правый глаз отца, неподвижно застывший,
смотрел вверх,
в угол, на бронзовую статуэтку Меркурия, стоявшего на одной ноге, левый улыбался, дрожало веко, смахивая слезы на мокрую, давно не бритую щеку; Самгин-отец говорил горлом...
Клим сел против него на широкие нары, грубо сбитые из четырех досок;
в углу нар лежала груда рухляди, чья-то постель. Большой стол пред нарами испускал одуряющий запах протухшего жира. За деревянной переборкой, некрашеной и щелявой, светился огонь, там кто-то покашливал, шуршал бумагой. Усатая женщина зажгла жестяную лампу, поставила ее на стол и,
посмотрев на Клима, сказала дьякону...
Кричал он на Редозубова, который, сидя
в углу и, как всегда, упираясь руками
в колена,
смотрел на него снизу вверх, пошевеливая бровями и губами, покрякивая; Берендеев тоже наскакивал на него, как бы желая проткнуть лоб Редозубова пальцем...
От волнения он удваивал начальные слога некоторых слов. Кутузов
смотрел на него улыбаясь и вежливо пускал дым из
угла рта
в сторону патрона, патрон отмахивался ладонью; лицо у него было безнадежное, он гладил подбородок карандашом и
смотрел на синий череп, качавшийся пред ним. Поярков неистово кричал...
Пошли не
в ногу, торжественный мотив марша звучал нестройно, его заглушали рукоплескания и крики зрителей, они торчали
в окнах домов, точно
в ложах театра,
смотрели из дверей, из ворот. Самгин покорно и спокойно шагал
в хвосте демонстрации, потому что она направлялась
в сторону его улицы. Эта пестрая толпа молодых людей была
в его глазах так же несерьезна, как манифестация союзников. Но он невольно вздрогнул, когда красный язык знамени исчез за
углом улицы и там его встретил свист, вой, рев.
Сверху спускалась Лидия. Она садилась
в угол, за роялью, и чужими глазами
смотрела оттуда, кутая, по привычке, грудь свою газовым шарфом. Шарф был синий, от него на нижнюю часть лица ее ложились неприятные тени. Клим был доволен, что она молчит, чувствуя, что, если б она заговорила, он стал бы возражать ей. Днем и при людях он не любил ее.
В жизнь Самгина бесшумно вошел Миша. Он оказался исполнительным лакеем, бумаги переписывал не быстро, но четко, без ошибок, был молчалив и
смотрел в лицо Самгина красивыми глазами девушки покорно, даже как будто с обожанием. Чистенький, гладко причесанный, он сидел за маленьким столом
в углу приемной, у окна во двор, и, приподняв правое плечо, засевал бумагу аккуратными, круглыми буквами. Попросил разрешения читать книги и, получив его, тихо сказал...
Было найдено кое-что свое, и, стоя у окружного суда, Клим Иванович Самгин
посмотрел, нахмурясь, вдоль Литейного проспекта и за Неву, где нерешительно, негусто дымили трубы фабрик.
В комнате присяжных поверенных кипел разноголосый спор, человек пять адвокатов, прижав
в угол широколицего, бородатого, кричали
в лицо ему...
«Может быть — убийцы и уж наверное — воры, а — хорошо поют», — размышлял Самгин, все еще не
в силах погасить
в памяти мутное пятно искаженного лица, кипящий шепот, все еще видя комнату, где из
угла смотрит слепыми глазами запыленный царь с бородою Кутузова.
Прищурясь, он
посмотрел в темный
угол комнаты, казалось — он припоминает: кто там,
в Томске, у его жены? Припомнил...
Говоря, он пристально, с улыбочкой,
смотрел на Лидию, но она не замечала этого, сбивая наплывы на свече ручкой чайной ложки. Доктор дал несколько советов, поклонился ей, но она и этого не заметила, а когда он ушел, сказала, глядя
в угол...
Город уже проснулся, трещит, с недостроенного дома снимают леса, возвращается с работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно
смотрят на людей, которых учат ходить по земле плечо
в плечо друг с другом, из-за
угла выехал верхом на пестром коне офицер, за ним, перерезав дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились солдаты
в железных шлемах и прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом с ним подросток тащил на плече, как ружье, палку с национальным флагом.
Она величественно отошла
в угол комнаты, украшенный множеством икон и тремя лампадами, села к столу, на нем буйно кипел самовар, исходя обильным паром, блестела посуда, комнату наполнял запах лампадного масла, сдобного теста и меда. Самгин с удовольствием присел к столу, обнял ладонями горячий стакан чая. Со стены, сквозь запотевшее стекло, на него
смотрело лицо бородатого царя Александра Третьего, а под ним картинка: овечье стадо пасет благообразный Христос, с длинной палкой
в руке.
В дешевом ресторане Кутузов прошел
в угол, — наполненный сизой мутью, заказал водки, мяса и, прищурясь,
посмотрел на людей, сидевших под низким, закопченным потолком необширной комнаты; трое,
в однообразных позах, наклонясь над столиками, сосредоточенно ели, четвертый уже насытился и, действуя зубочисткой, пустыми глазами
смотрел на женщину, сидевшую у окна; женщина читала письмо, на столе пред нею стоял кофейник, лежала пачка книг
в ремнях.
Клим шел во флигель тогда, когда он узнавал или видел, что туда пошла Лидия. Это значило, что там будет и Макаров. Но, наблюдая за девушкой, он убеждался, что ее притягивает еще что-то, кроме Макарова. Сидя где-нибудь
в углу, она куталась, несмотря на дымную духоту,
в оранжевый платок и
смотрела на людей, крепко сжав губы, строгим взглядом темных глаз. Климу казалось, что
в этом взгляде да и вообще во всем поведении Лидии явилось нечто новое, почти смешное, какая-то деланная вдовья серьезность и печаль.
Все тихо
в доме Пшеницыной. Войдешь на дворик и будешь охвачен живой идиллией: куры и петухи засуетятся и побегут прятаться
в углы; собака начнет скакать на цепи, заливаясь лаем; Акулина перестанет доить корову, а дворник остановится рубить дрова, и оба с любопытством
посмотрят на посетителя.
— А
посмотрите это: не правда ли, очень мило? — говорил он, отыскав
в куче брелок один, — визитная карточка с загнутым
углом.
Но Верочка обегала все
углы и уже возвращалась сверху, из внутренних комнат, которые,
в противоположность большим нижним залам и гостиным, походили на кельи, отличались сжатостью, уютностью и
смотрели окнами на все стороны.
Вошла я и притаилась, и
смотрю, как месяц освещал их все, а я стою
в темном
углу: меня не видать, а я их всех вижу.
Райский бросился вслед за ней и из-за
угла видел, как она медленно возвращалась по полю к дому. Она останавливалась и озиралась назад, как будто прощалась с крестьянскими избами. Райский подошел к ней, но заговорить не смел. Его поразило новое выражение ее лица. Место покорного ужаса заступило, по-видимому, безотрадное сознание. Она не замечала его и как будто
смотрела в глаза своей «беде».
— Ну, уж святая: то нехорошо, другое нехорошо. Только и света, что внучки! А кто их знает, какие они будут? Марфенька только с канарейками да с цветами возится, а другая сидит, как домовой,
в углу, и слова от нее не добьешься. Что будет из нее —
посмотрим!
— Представьте себе, — вскипела она тотчас же, — он считает это за подвиг! На коленках, что ли, стоять перед тобой, что ты раз
в жизни вежливость оказал? Да и это ли вежливость! Что ты
в угол-то
смотришь, входя? Разве я не знаю, как ты перед нею рвешь и мечешь! Мог бы и мне сказать «здравствуй», я пеленала тебя, я твоя крестная мать.
— Да неужто ты
в самом деле что-нибудь хотел сморозить? — загадочно воскликнула она, с глубочайшим удивлением
смотря на меня, но, не дождавшись моего ответа, тоже побежала к ним. Версилов с неприязненным, почти злобным видом встал из-за стола и взял
в углу свою шляпу.
Ко всем тем, на которых она на бале будет
смотреть и с которыми будет говорить, тогда как я буду стоять
в углу, стыдясь самого себя?..
Я обыкновенно входил молча и угрюмо,
смотря куда-нибудь
в угол, а иногда входя не здоровался. Возвращался же всегда ранее этого раза, и мне подавали обедать наверх. Войдя теперь, я вдруг сказал: «Здравствуйте, мама», чего никогда прежде не делывал, хотя как-то все-таки, от стыдливости, не мог и
в этот раз заставить себя
посмотреть на нее, и уселся
в противоположном конце комнаты. Я очень устал, но о том не думал.
Ресторан этот модный; все на мгновение прервали разговоры и
посмотрели в наш
угол; да, кажется, мы и давно уже возбуждали некоторое любопытство.
Я знал
в Москве одну даму, отдаленно, я
смотрел из
угла: она была почти так же прекрасна собою, как вы, но она не умела так же смеяться, и лицо ее, такое же привлекательное, как у вас, — теряло привлекательность; у вас же ужасно привлекает… именно этою способностью…
«Вышла, думаю, она», — шагнула это я, ан у кровати,
смотрю,
в углу, у двери, как будто она сама и стоит.